Как и в других странах древности, понятие авторства в древнем Египте не было еще прочным достоянием общественной мысли. Оно лишь стали стабилизироваться и осознаваться и укрепилось именно в дидактической литературе. По-видимому, сами египтяне считали этот жанр наиболее важным и существенным. В одном из папирусов эпохи Нового царства содержится, в высшей степени, замечательное место, где восхваляются авторы древних поучений:
Они не строили себе пирамид из меди
И надгробий из бронзы.
Не оставили после себя наследников,
Детей, сохранивших их имена.
Но они оставили свое наследство в писаниях,
В поучениях, сделанных ими.
Построены были двери и дома, но они разрушились,
Жрецы заупокойных служб исчезли,
Их памятники покрылись грязью,
Гробницы их забыты.
Но имена их произносят, читая эти книги,
Написанные, пока они жили,
И память о том, кто написал их,
Вечна.
...Книга лучше расписного надгробья
И прочной стены.
Написанное в книгах возводит дома и пирамиды в сердцах тех,
Кто повторяет имена писцов,
Чтобы на устах была истина.
(Перевод А. Ахматовой)
Перед нами мотив “нерукотворного памятника”, прозвучавший на берегах Нила еще в конце II тыс. до н. э. Строки эти служат ярким свидетельством почета, уважения и благодарности к авторам — мудрецам, обогатившим египетскую культуру своими произведениями.
Такие мысли могли родиться только там, где любили и ценили литературу, где творческий труд заслуженно считался высшим достижением человека. Ограничимся указанием на то, что слово “писец” в египетском языке означало не только профессионального писаря или переписчика, но и вообще имело значение “грамотный” или “образованный” человек. Данные памятников свидетельствуют о том, что писцы (нечто вроде древнейшей “интеллигенции”) вербовались изо всех классов населения (преимущественно из правящих слоев) и занимали самые разнообразные ступени в общественной иерархии, от лиц, очень близких к трону, вплоть до самых скромных чиновников и писарей. Писцы, в целом, представляли собой огромный бюрократический аппарат, весьма привилегированный, а в основном занимавшийся административно-хозяйственной деятельностью. И в этой многочисленной чиновной массе всегда были люди одаренные и любознательные, которых не могла удовлетворить серая рутина чиновничьих обязанностей, которые стремились к знанию и творческой работе. Вот они-то и становились писателями и учеными, непосредственными создателями египетской культуры и литературы.
Гуманистическая идея, выражавшая интерес общества к человеку, и неразрывно связанное с этим интересом человеколюбивое отношение к нему пронизывают литературу древнего Египта.
Отдельные ученые рассматривают Египет как единственную родину многих жанров и литературных сюжетов, проникших впоследствии в другие древние литературы. Это — преувеличение, но никак нельзя отвергать серьезное влияние египетской литературы на другие литературы древности. Отметим, прежде всего, что египетская литература оказала влияние на Библию. Хотя определение объема этого влияния вызывает противоречивые мнения, однако факты такого воздействия несомненны. Рассказ Библии об исходе евреев из Египта содержит следующий эпизод: Моисей “разделил” воды Красного моря, и по суше, то есть, дну моря, провел весь еврейский народ с одного берега на другой. В папирусе Весткар египетский жрец также “разделяет” воды пруда. Библейская книга “Притчи Соломоновы” по своей структуре и стилю напоминает египетские поучения. В [“Поучении Аменемопе”] мы читаем: “Дай уши твои, внимай [словам], сказанным мной, обрати сердце свое к пониманию их”. В “Притчах Соломоновых”: “Приклони ухо свое, внимай словам моим и обрати сердце свое к пониманию их”. Такое совпадение, конечно, не случайность, египетский текст является в данном случае первоисточником. Бросается в глаза близость библейских псалмов 104, 110 и некоторых других к египетским текстам, и т. д. Исследование ряда библейских сюжетов, например, [“Пребывание Иосифа в Египте”] (“Книга Бытия”) и др. показывало, что они навеяны египетским бытом и литературой. Египетские мотивы через Библию, а затем и через коптскую литературу проникли в Европу. Восхваление римского полководца Стилихона латинским поэтом IV в. н. э. Клавдианом содержит совершенно явные следы религиозных и мифологических представлений древних египтян. Надо отметить и выявленную исследователями связь между египетской и античной любовной лирикой. Так называемый параклауситрон, то есть любовная песнь у закрытых дверей любимой (Плавт, Катулл, Пропорций), традиционно рассматривался как исконно античный жанр. Оказалось, однако, что задолго до античных авторов египтяне знали этот литературный прием. Приведенные факты достаточно убедительны, хотя далеко не представляют собой систематического или исчерпывающего обзора литературных связей между Египтом и античным миром.
В целом древнеегипетская литература была в большей мере дающей, а не берущей, влияющей, а не подвергающейся влиянию. Конечно, исключать всякое влияние на египетскую литературу было бы неверно. В демотической литературе существует цикл сказаний о фараоне Петубасте. В этих сказаниях имеются неегипетские литературные моменты, и можно допустить здесь влияние “Илиады”. Тот факт, что знакомство с “Илиадой” наложило какой-то отпечаток на цикл о Петубасте, свидетельствует вместе с тем, что впечатление от “Илиады” было воспринято по-египетски, как всегда бывает при взаимовлиянии двух больших литератур. Египетская культура и литература, воспринимавшие иноземные элементы, адаптировали их к себе, не теряя при этом своего самобытного облика.
Источник: http://www.ancient.holm.ru
